volpin.ru

  • Увеличить размер шрифта
  • Размер шрифта по умолчанию
  • Уменьшить размер шрифта

"Ярмо и воля" 1920

E-mail Печать PDF

 

Пользовательского поиска
 

Вторая книга стихов Валентина Ивановича Вольпина вышла в Ташкенте в 1920 году в издательстве "Артель поэтов "Geswavood"("аббревиатура имён собратьев во стихе - Георгий Светлый, Валентин Вольпин, Джура") .


 

 


 































 

 

 

 

 

 

 

 


 


ЭТИ ДНИ,

 - V  i  v.

 

Я эти дни хочу сберечь надолго,

Я, как стихи, хочу их заучить,

Запомнить запах и касанья шелка —

И этим долго,

Долго жить.

 

Я в эти дни узнал безумно много,

Глядел в твои огромные глаза.

Серела пылью мягкою дорога,

А в небе вдумчиво и строго

Синела бирюза.

 

Восток! Восток!

Медлительной эмалью

Неясно голубеют выси гор.

Я сердце близкое зажег своей печалью, —

За дальней далью

Мечется костер.

 

Враждебный ветер пронесется мимо

И клочья дыма унесет с собой.

Близь моего шатра плетутся пилигриммы,

Под тяжестью вериг и схимы

Запрятав свой покой.

 

О, люди божии! О, странники обета!

Воспоминаньем к вам летит мольба!

Долина горная в туманный флер одета,

В ночи последней доживает лето

И возгорается Борьба.

 

Сквозь щель в шатре глядит небес пустыня

И ворожит мне радостные сны...

О, небо! Сладостна твоя мне благостыня.

Душа моя, как небо, синя,

Как небо в ночь весны.

 

И пусть смежит мне сон мои ресницы,.

Я буду крепко, долго спать...

Бог сыплет в ночь и в сны мои зарницы,

Они, как радостные птицы,

До утра будут полыхать.

 

Я в эти дни узнал безумно много...

Мне с неба улыбнулась бирюза,

Когда серела пыльная дорога,

Когда я сумрачно и строго

Глядел в твои глаза.

 

1919 г.

 


 

НЕВЕРНАЯ ЛЮБОВЬ.

 

Это было тихим вечером, весною,

Под небесной, легкотканной пеленою.

У под'езда, у чужого, в темный чае

Запоздавший луч заката тлел и гас.

Отошел и стерся длинный, длинный день—

Душу сонную пленила тихо лень.

 

Ждал несбыточного чуда я тогда,

Позабыв о слове жутком—никогда!

 А за дверью было тихо и темно,

Словно счастье там мое погребено.

 

Неужели ты не вспомнишь обо мне? —

Я сгораю на чудовищном огне.

Неужели ты не выйдешь на крыльцо,

Не возьмешь мое прощальное кольцо?

 

...Поздно! Хрипло пробили часы невдалеке,

Тень от дерева уснула на песке.

Я, шатаясь, побреду, чтоб завтра вновь

Попытать мою неверную любовь.

 

1918 г.

 




ПРОЩАНИЕ.

 

М и н н к е.

 

Я хотел сказать так много, так много —

Не посмел сказать...

Постоял у чужого, ночного порога

Минут пять.

 

На прощанье пожал твою слабую, нежную руку,

Но к губам не прижал ..

Ты ушла, унося с собой скорбь мою, тайную муку —

Я молчал.

 

Посмотрел, как неслышно открылась массивная дверь,

Ты вошла...

Одинокому, с раненым сердцем, что мне делать теперь?  

Холод, мгла...

 

Не смущу я — опасным признаньем покой твоей тихой души,

Не смущу...

У себя, в своей комнате, жуткою ночью, в тиши,

Погрущу.

 

А на завтра, мы  встретимся странно-чужие друг другу...

Будешь ты хороша!..

И во мне снова вспыхнет тоска, загрустя под осеннюю вьюгу,

И заплачет душа .

 

1915 г.

 


 

ЛЮБОВЬ,

 - V  i  v.

 

Так за звеном звено сплетается...

Сегодня—два, а завтра — три,

Сегодня жизнь мне улыбается,

А завтра вдруг шепнет: — „Умри!.."

 

А я слежу, как очарованный,

И так певуч земной обман,

Что я, тобою крепко скованный,

Тебя люблю, тобою пьян.

 

Мне так легко следить, как радостно

Туманится твой строгий лик,

Мне и мучительно и сладостно

Хранить в себе застывший миг.

 

И ты, и я, — мы не признаемся,

Как сладок вам любовный плен,

Но в час, когда с тобой встречаемся,

Цепей страшимся и измен.

 

На смену лету отзвучавшему

Идет Царевна-Осень к нам,

И мне, давно ее приявшему,

Так сладко грезить по ночам

 

О том, что скоро небо ржавое

Плитой повиснет над землей,

И темной, дьявольской забавою

Нам сон покажется земной.

 

И только ты тогда, Любимая.

Со строгим взглядом серых глаз,

Придешь, как сказка, мной хранимая,

Чтобы продлить счастливый час.

 

1919 г.

 


 

ПАННА  ЕВА.

Еве М—р.

 

Так неожиданно… так странно…

Из светлой комнаты—в поля.

Была в об'ятиях тумана

Ночная темная земля.

 

Летели кони, пело небо,

Все было сказочно вокруг,

И я тянул свой тайный жребий

И пил тепло покорных губ.

 

— Как Ваше имя? — Панна Ева!..

И я запомнил навсегда

Тоску призывного напева

И робость трепетного — да!

 

1916 г.

 


 

ВЕЧЕР И УТРО.

 

Валентине Собберей.


Я сегодня целый долгий вечер

Провела за письменным столом.

Догорали тоненькие свечи,

Я писала о последней встрече

И о том, как тяжко нам вдвоем.

Для кого писала я—не знаю,

Захотелось сердце облегчить.

К дальнему и благостному краю

Я мечту свою простую посылаю

И не знаю, как мне дальше жить.

За окном мертво шуршала Осень,

Шелестя засохшею листвой.

Вечер жуток, вечер безвопросев...

Кто-то шепчет:—„Он тебе несносен,

Муж твой бывший, муж твой злой".

Тихо плача роздними слезами

Я, шатаясь, в спальню побрела...

И до утра я боролась е снами,

Глядя в ночь бессонными глазами,

И до всхода солнца не спала.

А на утро—я себе чужая.

Вечер с утром смертные враги.

Чудится теперь мне жизнь иная.

И, листки ночпые разрывая,

Я на новом написала:—.Помоги!."

И отправила тому, кого люблю я...

1918 г.

 



ПУСТЬ   БУДЕТ!

(вариант).


Пусть будет все, как предназначено,

Как я прочел в твоих глазах.

Я знаю... знаю... все утрачено...

Тревога стихла, умер страх.


Пусть кони мчатся в даль туманную,

Я знаю—нет иных дорог. . .

Свою молитву покаянную

Я в слабом сердце не сберег.


Мехами, шкурами звериными

Тебя от холода укрыл.

Мы мчимся снежными долинами

И бег наш дальний—быстрокрыл.


— Пойми, мое дитя усталое,

Твоя душа оскорблена!

Нам заклинанья запоздалые

Шепнула бережно луна.


И мы сольем их в оскорбленную

Поэму наших скорбных душ,

И нашу сказку утомленную

В себе сокроют ночь и глушь.


Как мне забыть твое пророчество?

Ведь все сбылось, что суждено!

Из мрачной кельи одиночества

Гляжу я в темное окно,


Легли просторы отдаленные,

Закат печалит небеса,

Угрюмым шумом обнаженные

Шумят пустынные леса.


Пусть будет все, как предназначено

Рукою вещею судьбы!

Я. знаю... знаю... все утрачено...

Душа не помнит слов мольбы...

1917 г.

 


 

ДОЖДЬ.

 

За окном теплый дождь...

Пусть шумит он и каплет на землю.

Древний дождь землю древнюю

Божьей слезой окропит.

В этот час неприютный

Я чуждому голосу внемлю,

В этот чае одинокий

Я ношу земную приемлю,

И куда-то усталое сердце

Спешит,

Все спешит...

 

За окном теплый дождь,

Неожиданно четкий и шумный,..

И возникла щемящая боль

И тоска о распятой любви.

И под звуки дождя,

Под поток его, шум многодумный,

Мне припомнился праздник

Последний, безумный

И безумные

Речи твои.

 

Тот же отсвет спокойный

Ложился от лампы на стены,

Те-же лица смотрели

Из старых, золоченных рам...

Но тогда я не знал

Этой боли коварной измены,

О, тогда я не знал,

Как жестоки любовные плены,

Н тогда я не мог

Не поверить лучистым глазам..

 

А теперь? Этот дождь,

Равномерно струящий потоки,

Это темное небо —

Кладбище ослепленных звезд...

О, теперь мне понятны

И сердца глухие упреки,

И вопрос безответный,

Последний вопрос одинокий—

Перекинутый к Счастью,

Непрочно сколоченный мост.

 

1919 г.

 


 

ВЕСНОЙ.

 

Котомку и посох! Родные просторы таят в себе сказки блаженных утех.

 

Мне хочется звонко смеяться и Небу в подарок поедать свой ликующий смех.

 

Предчувствую встречи и шопот дрожащий, об'ятья и ласки, шелк девичьих кос,

 

Прозрачную, ясную влажность рассвета, жемчужинки чистых, обрызганных рос.

 

Пусть Небо синеет в предутренней дрожи, пусть Небо алеет в предсумрачный час, —

 

Я буду молиться, я буду смеяться и верить, что свет не погас, не погас.

 

1916 г.

 


 



К О Н Ц Е Р Т.

В, А. Успенскому,

 

I.

 

Флейта тонкой фистулою о нездешнем говорит.

Скрипка с томно-тихой  грустью ей внимает

и вторит.

А рояль, с его мятежной, неизбывною тоской,

Громко стонет,

В звуках тонет

Зал с нарядною толпой.

Было все, как было прежде... Но душа уже не та.

Кем-то светлая надежда в Воскресенье отнята.

Скорбным шопотом сказали, что лукав обманный путь,

Что Судьбу с зловещим взглядом невозможно обмануть,

Что сбывается все в жизни, все пророчества

и сны...

Нам обманы с колыбели до могилы суждены.

Пробежал аккорд последний-струйка дыма на

огне.

Все, как прежде,

Но надежде

Не расцвеcть опять во мне.

 

II.

 

В зале стало неспокойно. Молчаливо и темно.

Словно кто-то злой, зловещий, запер светлое окно,

Словно  кто-то  исходивший  все запретные

пути,

Нам сказал:—„Остановитесь! Дальше некуда

идти...

И заплакали, запели,

Закружились в карусели

Хоры стройных голосов.,.

Чей-то голос еле внятно

Прошептал:—„Любовь превратна

И полна минутных снов..."

А гобой, такой печальный, словно в поздний,

смертный час

В нем последний  отблеск   жизни   в тихом

таяньи угас,

Грустно плакал и томился, источал по капле

кровь,

И его последним вздохом и тоской была—

Любовь.

 

III.

 

Прилетели, закружились,

В легком танце зароились

Тени прожитых годов,

В легкой пляске проносились,

Богу светлому молились

Под надзвон колоколов.

А затем?

Затем не помню... Обнял залу яркий свет,

Снова были шум и говор, и сияющий паркет,

Были встречи и поклоны, остановки и слова,

Стало шумно и тревожно, и кружилась голова...

 

1916 г.

 

 


 

ЧАС СУМЕРЕК.

 

Я люблю этот час—час умиранья

В природе и в сердце.

Сумерки—скорбь о былом, эхо любви м страданья,—

Неясный стук в дверцы

 

Красиво умирает, потухает солнце,

Кутаясь в складки славы.

Даже в тюрьму, сквозь решетки, в оконце

Пробивается сноп кровавый.

 

Час сумерек—пытка.

Час сумерек—казнь.

По углам полутени жмутся.

В душе тоска, сожаленье, боязнь

В прихотливый узор плетутся.

 

В час сумерек больней ощущается

Одиночество злое.

Душа—униженный раб—с надеждой прощается,

Дремля в трусливом покое.

 

Грустно мне в сумерки,.. Все-же люблю этот час закатный,

Эту воздушную нежность, разлитую всюду.

Вечер приблизился. Вечер весенний,  нарядный...

В сердце стихи слагаются—дань необычному чуду.

 

1917 г.

 



ПРАЗДНИК РАЗЛУК.

 

Грустный праздник разлук!.. И на нем—мы незваные гости...

Скоро люстры погасят—мы в мраке потонемс тобой.

Только раз, как кресты на унылом, убогом погоете,

Повстречалась Мечта с заповедной подругой — Мечтой.

 

Домино, пилигриммы, пастушки, волхвы, менестрели

Суетливой толпою наполнили залы дворца.

Где-то скрипки рыдали, многострунные арфы звенели,

Я томился и ждал в затаенной тревоге конца.

 

Не забыть никогда! Доцветали вербены в газоне,

Пряный запах цветов колдовал у тебя на груди.

Случай свел нас с тобой на забытом, пустынном балконе,—

Точно странники встретились в дальнем и трудном пути.

 

Я в душе сохранил и тревогу прощального взгляда,

И немое пожатье взволнованной женской руки...

Пела ночь реквиэм... Из ночного примолкшего

сада

Ветер легкий донес всплеск уснувшей в ракитах реки.

 

В темноте я подметил  гримасу последней улыбки...

Боль разлуки томила плененные  страстью сердца,

А из зала неслись звуки стонущей, плачущей скрипки,

Словно музыка слала любви и печали гонца.

 

Тихий праздник разлук!..  Вечер поздней, томительной тризны!

От тебя исходил аромат умиравших цветов,

Доносился к нам вальс, одуряюще-нежный, капризный,

Уносивший Любовь от земли и ее берегов.

 

Скорбный праздник разлук! Маски в танце кружились по залу...

Тень монаха мелькнула и скрылась в узорном окне.

Вся от мести дрожа, ты прильнула устами к бокалу,

Сразу выпила яд и метнулась от Смерти ко мне ..

 

... Мрачный праздник разлуке!  Раз'езжаются знатные гости,

Люстры в зале потушены — мрак, тишина и покой...

... Только раз, как кресты на простом, на убогой погосте,

Породнилась Любовь е обманувшей ее Красотой!..

 

1917 г.

 


  

ЖЕРТВА.

 

За стенами церкви спряталось земное.

Здесь иное: подвиг, вера, жертвенный экстази печаль этрусских, нежных ваз.

Может-быть, с последней, тихой песней девушка пришла...

Здесь приять земной конец чудесней,смерть красивей, тише и безвестней... грустен профиль скорбного чела.

Помолиться хочется за близких, за родных.

Дремлют статуи, резные обелиски в память королей веков седых.

В полутемном боковом притворе стала на колени

И шептала в тихом, тайном горе скорбные слова молений...

А вверху, в окно, сквозь ржавые решетки, весело врывался шум Апреля.

Громыхал трамвай и цокали пролетки по полотну панели.

Может-быть, напрасно с уст срывалисьпоследние слова!..

К порталу реющему голуби слетались и пела синева.

 

1917 г.

 



ЛЕГКОМЫСЛЕННОМУ ДРУГУ.

 

Георгию Светлому,

 

Научи меня жить безраздумно,

Жить, как ты в этом мире живешь,

Хохотать над любовью безумно,

Знать, что пошло, что глупо, что умно,

Культивировать светлую ложь.

 

Научи меня так отдаваться

Волнам жизни, бурлящим в веках,

Чтоб могло сердце хитро смеяться,

Над мечтой дорогой издеваться

И не падать пред нею во прах.

 

Научи  меня так лицемерить,

Чтоб никто, никогда и нигде,

В целом мире не мог-бы поверить,

Как мне трудно не ждать и не верить,

Не томиться по светлой Мечте.

 

Научи меня жить беззаботно,

Петь, лукавить и вечно играть,

Встретить смерть безраздумно, охотно,

И, растаяв в лазури бесплотной,

Без тоски от земли отлетать.

 

1919 г.

 

 


 

ГОРОД.

 

Так-бы хотелось уехать куда-нибудь в глушь,

С чистой, наивной душой затеряться средь скошенных пашен,

С сердца усталого смыть надоевшую, мутную тушь,

Видеть, как лентою светлою лес широко опояшен.

 

Пыльные улицы. Дым из фабричных кварталов,

Запах бензина от наглых и шумных моторов,

Зеркало сонных, надолго застывших каналов,

Серые стены., сомкнувшие вольность просторов.

 

Ночь и весну осквернили разгул, проститутки...

Тюрьмы, решетки, больницы и чахлые скверы. .

Тяжко в плену городском! Ночи бессонные жутки .

В звонких бокалах, на дне, притаились враждебно химеры.

 

Холодно мне в городской, молчаливо-нелепой пустыне!

Так беспросветно-темно.., натыкаюсь на крепкие стены.

Хочется в поле!.. Во ржи васильки притягательно-сини,

Зреют в них злаки незримой и светлой измены.

 

1916 г.


 

 


 

СЧАСТЬЕ.

 

Марку Криницкому,

 

Жизнь — звенящая день, ожерелье часов и минут,

Поле, изрытое кем-то, для нор, и капканов и  пут.

Жизнь принимай, как обман, как надежду, которой не ждут,

Жизнь-балаган и тюрьма. О жизни и лгали и лгут.

Видел ты башню,

Высокую башню,

Гранитную башню—

Наследье веков?

Жизнь—это башня,

Вершинная башня,

Воздушная башня—

Приют облаков.

Если по стертым, угрюмым ступеням ты доберешься до стройных вершин,

Ты улыбнешься,

Назад не вернешься,

И в сердце почувствуешь—я властелин!

Башня—в конце одиноких путей...

Всем ты чужой и для всех ты ничей.

Башня —в конце обманувших дорог,

К ней добредет утомлённый Пророк.

Будут стеречь на пути колдуны

И навевать заговорные сны…

Надо до острова жизни дойти,

Надо суметь не пропасть по пути.

Кто не дошел, кто в пути изнемог,

Тот, кому в странствиях,

Тягостных странствиях,

Бог изменил,— злой, разгневанный Бог,

Тот не увидит ни острова дальнего,

Ни распростертого неба хрустального,

Тот не узрит,

Не поймет,

Не найдет

Созданный Жизнью чудесный чертог

Счастья.

Счастье!..

О нем польский писатель Тетмчйер

Строчку в поэме своей уронил.

Точно в янтарную влагу бокала

Капля слезы серебристой упала,—

Строчку:

— .Счастье, как птичка!"

Вспорхнет,

Улетит

И назад никогда не вернется...

Так и стих мой вечерний,

Стих мой, из сердца идущий,

Чужих и родных обманувший,

Сверкнет,

Обожжет

И... порвется.

 

1917 г.

    

 

Обновлено 18.06.2022 13:02